Хочу, не называя своего имени и не вдаваясь в подробности, по которым меня могут узнать, рассказать о том, что происходит с воцерковленными девушками. По крайней мере, что произошло с одной девушкой – со мной. Не буду говорить об истории своего воцерковления в целом, хотя и другие ее стороны тоже были довольно печальны – только о сексуальном аспекте.

Рассказ будет безыскусным. Это не статья, не «сочинение» – это исповедь о том, что до сих пор «болит».

Возможно, он покажется слишком откровенным, вызовет смущение или насмешки. Я не решилась бы написать об этом под своим именем. Но хочу рассказать все, как было, ничего не скрывая и не смягчая. В конце концов, ничего дурного я не сделала. И для меня важно, чтобы вы это услышали.

«Не переступайте грань! Не думайте о белой обезьяне!»

Воцерковилась я в семнадцать лет. Я была девственницей и вообще человеком вполне невинным – классической «филологической девочкой в очках». Собственно говоря, первый настоящий «мальчик» у меня появился прямо там, на пороге церкви – мой ровесник, такой же интеллигентный юный неофит. Мы влюбились друг в друга с первого взгляда, оба мечтали о многодетной семье, сразу начали придумывать будущим детям имена и профессии.

Помню, как, объяснившись друг другу в своих чувствах и решив пожениться, на следующий день мы – держась за руки, сияя, с видом классических влюбленных дуралеев – отправились брать благословение на брак. Духовник нас благословил, но при этом добавил очень внушительно и строго, даже повторил несколько раз: «Помните: сейчас, когда вы жених и невеста – это самое опасное для вас время! Не переступайте грань! Ни в коем случае до брака не переступайте грань!»

До того мы, пожалуй, и не задумывались о сексуальной стороне дела. В первое время влюбленности это как-то не интересно. Ты любишь человека целиком, не разделяя его на душу и тело. Но принцип «не думай о белой обезьяне» сработал: с тех пор запретная «грань» прочно поселилась в наших мыслях.

К сожалению, пожениться сразу было невозможно – я еще не достигла восемнадцати лет, да и семейные дела требовали надолго отложить свадьбу. И этот период «женихания» стал для нас не только счастливым, но и мучительным – именно из-за «грани».

Нас очень друг к другу тянуло. Как мы ни боролись с соблазном – но, оказываясь вместе наедине, не могли оторвать рук и губ друг от друга. «Грань» мы так и не переступили, но не раз были к этому близки.

И каждый раз – во время свиданий или сразу после – я испытывала ужас и жгучий стыд. Оттого, что делаю нечто мерзкое, грязное, абсолютно недопустимое, совершаю «грех блуда», который делает меня грязной и недостойной в глазах Господа. Мало того: и оставаясь одна, я продолжала думать о своем женихе, мечтать о нем, пыталась вообразить себе близость с ним, возбуждалась… и это тоже был мерзкий, скверный грех.

При этом я испытывала сильный когнитивный диссонанс, потому что в глубине души не могла понять, что же в этом плохого. Я никого не обманываю, ни у кого ничего не отнимаю – просто люблю своего жениха! Почему это так скверно? Постепенно, полусознательно я пришла к выводу, что скверна и греховна – сама чувственность, сама телесная близость.

Пытка стыдом

Страшнее всего была исповедь. На исповеди я должна была во всем этом признаваться. Это была пытка, о которой до сих пор тяжело вспоминать – пытка стыдом. Запинаясь, не в силах оторвать глаз от пола, я – маленькая стыдливая девственница – рассказывала постороннему взрослому мужчине такие интимные вещи о себе, которые постеснялась бы рассказать даже родной матери. Горько упрекала себя за то, что «снова делала это» или «снова думала об этом». Я погибала от стыда. Он выслушивал спокойно, видимо, не замечая моего состояния. Причащаться я шла уже «на автомате», ничего не воспринимая, только радуясь, что это наконец закончилось. И потом еще несколько дней приходила в себя после этого морального само-изнасилования.

Только один раз духовник попытался дать мне, так сказать, пастырское наставление. Когда я особенно горько жаловалась на блудные желания, он сказал: «Ну, если твой жених так разжигает тебя на грех, может быть, тебе лучше с ним расстаться?»

Но тут я уже возмутилась. При всех тараканах, которые уже успели расплодиться у меня в голове, я все-таки понимала: расходиться из-за того, что мы чувствуем друг к другу то, что и должны чувствовать муж и жена – какое-то безумие. «Ну хорошо, — сказал он, как бы нехотя, — если уж вы так любите друг друга – женитесь. Но, главное, ни в коем случае не переступайте грань!»

Уважение к Господу или бегство от скверны?

Думаю, я неизмеримо легче перенесла бы воздержание, если бы кто-то в тот момент объяснил мне: в сексе нет ничего плохого, в сексуальном влечении к жениху – тоже, Господь хочет лишь, чтобы мы, из уважения к Нему, подождали до свадьбы. Но все, что я слышала и читала вокруг – молитвы из молитвослова, православная литература, проповеди, благочестивые разговоры – все убеждало именно в том, что «все это» какая-то жуткая, неописуемая мерзость.

Приведу один пример, и не самый яркий. Не помню уже, где я прочла благочестивую византийскую легенду о девушке, певшей на клиросе. Девушка эта заболела и умерла, а некоторое время спустя явилась в видении настоятелю своей церкви. Он с удивлением увидел, что она в аду. «Что случилось? – спросил он. – Ты же была такой благочестивой, добродетельной, никому ничего дурного не делала…» — «Увы мне! – отвечала она. – К нам в церковь ходил один красивый юноша. Стоя на клиросе, я засматривалась на него, мечтала о нем и разжигалась блудной страстью – и стыдилась признаться в этом на исповеди. За этот нераскаянный грех и попала в ад».

Красноречиво, да? Как будто эта история была обращена прямо ко мне. Именно за очень знакомые мне чувства и очень понятную ситуацию – Господь признает человека последней мразью и отправляет в ад.

К тому же клонились и разговоры среди товарищей – таких же воцерковленных юношей и девушек. Молодым людям, по понятным причинам, свойственно много думать о сексе и немало о нем говорить; но у нас такие разговоры имели специфический оттенок. Порой я узнавала об интимной жизни такие удивительные «подробности», которые не то что тогда – сейчас стыдно повторять; и все они подтверждали, что речь идет о чем-то страшном, отвратительном, недопустимом, о падении в грязь, неминуемо ведущем к вечной погибели…

Невозможность стать женой

В общем, когда мы наконец поженились, и после свадьбы настала первая брачная ночь – выяснилось, что быть женой я не могу. Физически.

У меня развился тяжелый невроз. В медицине это состояние называется вагинизмом.

Мы не смогли стать мужем и женой – ни в эту ночь, ни на следующую, ни через неделю, ни через месяц. «Переступить грань» казалось мне какой-то катастрофой, концом света, после которого нельзя будет жить. Я сжимала ноги так, что их невозможно было раздвинуть даже силой, кричала, рыдала и отбивалась. Это был иррациональный ужас, который невозможно было преодолеть.

При этом сексуальное влечение у меня сохранялось, я по-прежнему хотела своего мужа, очень хотела быть хорошей женой и иметь детей… но ничего не могла с собой поделать.

Он – такой же юный и неопытный, как я – тоже не понимал, что с этим делать. Пугался моих истерик, очень боялся сделать мне больно. В конце концов он отступился. Мы по-прежнему занимались откровенными ласками, но не более того – и оба старались делать вид, что все нормально.

Возникает вопрос, почему я не пошла к врачу и вообще никак не пыталась это преодолеть. Это сложно вполне объяснить. Наверное, сущность невроза в том, что ты перестаешь быть хозяином самому себе. Проблема, нависающая над тобой, так страшна, так неподъемна, что ты не в силах к ней подступиться – предпочитаешь закрыть глаза и жить так, как будто ее нет.

Идти лечиться мне не приходило в голову, потому что я не воспринимала это как болезнь – мне казалось, скорее, что это еще один грех. Еще одно доказательство моей греховности, испорченности, и на этот раз – еще и трусости, и слабоволия. Но в этом «грехе» я не могла даже исповедаться – не говоря уж о том, чтобы с кем-то посоветоваться, потому что не понимала, какими словами объяснить, что со мной происходит. И мне было стыдно. Невыносимо стыдно.

Единственный выход из положения, который я тогда себе представляла – это, так сказать, самостоятельные действия со своим телом, направленные на то, чтобы преодолеть этот страх и снять мышечные спазмы. Проблема в том, что все такие действия однозначно относились к греху рукоблудия. Так что и этот путь был закрыт.

«Женщина-кастрат»

Через несколько лет муж меня оставил. Не могу его винить – он не мог решить мою проблему за меня, хотел нормальной супружеской жизни и по-прежнему хотел детей, а я не могла дать ни того, ни другого.

Еще до этого оба мы покинули церковь. Он впоследствии вернулся; я «расцерковилась» совсем и перестала считать себя верующей. Но от своей проблемы никуда не ушла.

И самые цветущие, плодотворные годы, годы молодости я провела в глубокой депрессии. В убеждении, что я – «калека», «женщина-кастрат», у которой не может быть ни семьи, ни личной жизни. От которой мужчины будут шарахаться в ужасе, узнав ее «страшную тайну». А если кто-то все-таки согласится иметь со мной дело – то, каков бы он ни был, надо держаться за него обеими руками и соглашаться на любые условия. Потому что ничего лучшего я, «неполноценная», гадкая и скверная, и не заслуживаю.

Трудно описать, сколько горя мне это принесло.

Не проклятие, а болезнь

Постепенно я это преодолела – нет нужды подробно рассказывать, как.

Уже после тридцати до меня дошло, что это не «проклятие» или что-то подобное, а болезнь, от которой можно лечиться и вылечиться. Я пошла лечиться. В кабинете гинеколога избавилась наконец от девственности. Лет с тридцати пяти начала – медленно, осторожно, преодолевая страх и комплексы – встречаться с мужчинами и вступать с ними в «полноценные» близкие отношения. А сейчас, к сорока, вдруг поняла, что вообще-то уже ничто не мешает мне исполнить свою мечту – забеременеть и родить ребенка.

Ну, как «ничто»… Разумеется, мешает очень многое. Возраст, здоровье, одиночество, привычки «закоренелой холостячки» — весь багаж, которого не было в двадцать лет. И даже в самом лучшем случае – больше одного, самое большее, двоих детей мне не потянуть. Той семьи, о которой так мечтала – у меня никогда не будет.

Все преодолимо

Не знаю, что еще сказать об этом.

Меня искалечили. Сломали мне жизнь.

Не знаю, за что. Я не сделала ничего дурного, я просто была очень молода, наивна и впечатлительна, хотела быть хорошей женой и матерью – и хорошей христианкой.

Первые годы после этого я ненавидела и христианство, и православную церковь. Потом понемногу успокоилась. Поняла, что глупо винить в своей беде людей, которые никакого отношения к ней не имеют. Или веру и мировоззрение, которые, вообще говоря, совершенно о другом.

Сейчас многое в христианстве мне симпатично, симпатичны и многие верующие, темы, которые они обсуждают, часто бывают близки и интересны… но возвращение абсолютно невозможно. Церковь – это место, где меня изуродовали. Бог, которому молятся православные (при условии, что Он есть) – это тот, Кому я доверяла, как дочь Отцу, и Кто позволил такое со мной сотворить. Если Он все-таки есть – что ж, после смерти буду объясняться с Ним лично. Но больше никаких посредников. Эта глава закрыта.

Но, как бы там ни было – этой системе не удалось меня сломать. Я все преодолела, хотя на это ушло много лет. Хотя это по-прежнему болит и, наверное, будет болеть до конца жизни – но теперь я сильнее своей немощи и боли.

Хочу посочувствовать всем, кто получил в церкви печальный опыт и психологические травмы, пожелать им удачи и сказать, что все преодолимо.

Источник: Благотворительный фонд «Предание»